Глубоко внутри, внутри очень многих из нас таится то, что не каждому удаётся понять, и ещё меньше тех, кто готов принять это. Как бы мы не врали себе, как бы не хотели думать, что внутренне наше тёмное «я» остаётся только внутри нас, это не так. Оно очень сильно влияет на всё вокруг и на нас самих в том числе. Влияет по-разному, но влияет сильно. И чем глубже мы стараемся скрыть это, тем больнее становится с этим жить. Эта боль не острая, не яркая, а монотонная и постоянная. То есть, особенно мучительная.

Характер «Ремус Люпин» потому, что человек этот способен понять, и ему нужен человек способный понять его. Потому, что переживаний больше, чем это кажется и потому, что боль не уходит. Но смягчается… Правда.
Такому человеку не свойственна ложь. Такой человек - сложный. Причём сложный очень, хотя с первого взгляда так совсем не кажется или даже кажется совсем наоборот. Потому, что общаться с таким человеком невероятно легко и невероятно трудно одновременно… Но, безусловно, это лучший друг, какого только можно представить.

Загадка
Поиск
Находка
Открытие
Познание
Достижение
Радость
Счастье
Гармония

И это есть суть.
И это есть действительность в отсутствие реальности как таковой.

Я не хочу тебя прощать. Я хочу тебя любить.

Сегодня задалась вопросом, что такое вещая каурка?
На помощь пришли интернеты и одна задачливая девушка. Оказывается, расшифровка фразы "Сивка-Бурка, Вещая Каурка" звучит следующим образом.

Прямое прочтение: СИ-ВЪ-КА БУ-РЪ-КА ВЕ-ЩА-Я КА-У-РЪ-КА
Обратное прочтение: КА-РЪ-У КА-Я ЩА-ВЕ КА-РЪ-БУ КА-ВЪ-СИ

Прямое прочтение:
СИВЪ (Святая) КА (сила) БУРЪ (бури) КА (Нави) ВЕЩА (вещает) Я (я) КАУРКА (смерч)

Оборотное прочтение:
КАРЪ (очищающая сила) УКА (Нави) Я (я) ЩАВЕ (разрушаю, разрушающая, шевелить, расшевеливать, бог Шива (в инд.)) КА (силу) РЪБУ (рвать) КА (почву, Землю) ВЪСИ (всю)

Примерный перевод:
Святая сила Бури вещает: "Я смерч, очищающая сила Нави, я разрушительная сила, я убираю всё то, что рвёт Землю-матушку, если вся Земля вспахана, я перейду ураганами и смерчами страшными, чтобы всё очистить".

Как хорошо, что нашелся нормальный перевод, а не ересь из разряда "порода лошади каурой окраски".

 

Если телом ощущается избыточное количество иголок, на которых ты сидишь, то нужно вытащить шило из задницы.

возвращаюсь к размышлениям о происхождении такого понятия, как "порода". и одним только созерцанием фотографий красивых и не очень женщин этого не объяснить.

разве это страшно - разбиться на собственном Дукати посреди пустой миланской дороги? только не говорите мне, что езда на мотоцикле - это опасно. переходить дорогу на зеленый - вот это да, это опасно по-русски. Но не на мотоцикле и не посреди пустой дороги. Да и кому нужны эти трагические эффекты с пыльными ссадинами на пол руки и истертый до пенопласта шлем...

наши юристы задолбались писать ответы гражданам, до какого хера на зданиях культурных объектов будут красоваться надписи с твоим именем Klaus.

В отполированных пластинках твоих ногтей отражается розовый свет неоновой вывески соседнего ресторана. Вчерашний запрос из потреба по суши-барам-ресторанам отправлен напрямую адресату, и наступила та самая блаженная минута затишься перед концом рабочей недели.
- Есть несколько типов женщин. Стервы, кошечки, ребусы и сюрпризы, - булькание на дне стакана с колой.
- А тебя забыли внести в этот справочник, да ещё и мануал по дороге из роддома потеряли. Гарантийного чека, ясен пень, спросить не догадались, а вернуть - было жалко. - В пепельнице стало одним окурком больше. Ленивый взгляд в окно.
- Есть несколько типов женщин, но некоторые из оставшихся неоттипированных готовы претендовать на номинацию "женщина-стихия". Это как настоящее стихийное бедствие, только в миниатюрном для природы-матушки размере. Недолговечное, меняющееся, хрупкое женское тело наносит стихийный удар, и не только по мужскому кошельку и психике. Женщина-вода зальёт твоё сознание пустыми разговорами, женщина-огонь испепелит за малейшую провинность, женщина-земля отнесется равнодушно ко всему, что ты выкинешь - ей трава не расти! Женщина-воздух вечно в движении. На стыке этих основных вольниц рождается женщина-пустыня. Широкая и безграничная, как душа, плавная и горячая, как языки огня, жадная и щедрая - цветёт пёстрым ковром лишь раз в год. И в эту женщину, как в раскаленный песок, уходят время, деньги и любовь.

Сижу на даче в интернете.

Два дня пахала на даче. Сначала снились кошмары, потом снился клевер и горошек, которые задушили три сорта отменной клубники.
Потом был скромный ужин, потом очередная попытка отмыться от грязи и пота. Отец посадил желтой малины, правда далеко от воды, но потом обещал пересадить. Мама ходила туда-сюда, соседи выгуливали свою той-терьера Барби. Закаты не радовали, соседи молчали. Никаких происшествий, вишня начала спеть, редиска задушила огурцы. Базилик в этом году не удался, денежные оковы упали.

Хочется Дукати или куклу вуду.

Хочется писать в формате дайри, но у них слетел сервер. Из недавних разговоров и ситуаций выползла, как ящерица греться на солнышке, одна чудесная мелочь: слово "перспектива". Это отглагольное существительное, и оно не может без этой глагольной сути существовать. А глагол - это всегда действие. Перспективы не существует без действия. Поэтому было глупо ожидать какого-либо положительного результата и наличия перспективы после стольких лет бездействия на этом поприще.
Рвать вены и гитарные струны становится традиционным, повседневным занятием. Удивите этот мир чем-нибудь пристойным и даже полезным. Вот только сказок о маленьком принце больше не надо.
16.05.2010

Хотелось бы написать про то, какими умилительно чумазыми были воробьи утром на остановке. Они толкались и клевали семечки с просоленного асфальта рядом с цветочным киоском. В восемь утра улица необычно замерла на миг, на какую-то совершенно крошечную долю времени. Таким обычно бывает затишье перед сильной бурей. Затишье было, а буря так и не состоялась. Про то, как утром, разминая пальцы в пустой приёмной, я нечаянно смахнула красные перчатки на пол. Нелепость... Про то, как Диатьян стоял рядом со столом, а солнце било в глаза, разлетаясь на части в сваровски-серьгах, но меня это не радовало. Хотелось закрыть окно и снять пиджак. Про то, как сегодня открылась огромная шикарнейшая выставка форменных знаков имперской России. Я хотела рассказать, что впервые в жизни меня никак не взволновало настолько публичное мероприятие. У меня в душе вообще ничего не тронулось. И только часа два спустя, по дороге до Министерства культуры, я увидела стайку подростков перед дверями музыкальной школы. Они ждали начала занятий. Защемило, заныло внутри... И вечер подкрался незаметно. Элеонора и Саша в Министерстве порадовали своей вежливой сердечностью. Очень порадовали. Хотела рассказать про то, как вечером на Полевой в нас сначала чуть не врезался джип - огромный, черный и лакированный, как галоша - но всё обошлось. Как на той же верхней Полевой мы заглохли и газель пришлось заводить с толкача, только вниз под горку, а не вверх - в салоне сидели одни женщины. А на переднем сидении расположился подвыпивший есаул, который час к ряду хвастался друзьям о том, что 12 числа его младший женится, и его сын заикнулся "может, под шашками пройти?". Ведь его младший брат берет в жены католичку, а "ее отец по обычаю должен провести ее по какому-то ковру" и "не понятно, что и как с караваем будет". Этот же джип в нас опять чуть не вписался, но после поворота он выехал на пустую полосу. У него были номера администрации Тольятти - это многое объясняет. Женщины на него шипели, ругали последними словами. Я поначалу к ним была готова присоединиться, но потом вспомнила напряженное лицо водителя, его нервные попытки до кого-то дозвониться. Он торопился. Он опаздывал. Пускай у него в этот вечер ничего страшного не случится, а? И когда я добралась домой, немного вяленая и плывущая в туманной дымке согретого супа, ты отворачиваешься от меня, надеваешь звуконепроницаемые наушники (те, что для учебной стрельбы нужны) и утыкаешься в реферат, который на протяжении недели так и не был написан.
Нахуй мне вот это надо?

Молчание автобуса, только что покинувшего свою базу, было наполнено знобящим холодом. В ледяных ажурных линиях морозных рисунков плыли разноцветные кляксы уличного освещения: оранжевые, синие, белые, зеленые. Иногда в протертых окошках мелькали салоны проезжающих мимо автомобилей.

Рядом со мной через пару остановок приютилась девушка, села на самый краешек драпового кресла, съёжилась и стала дожидаться кондуктора, сосредоточенно сжимая транспортную карту. Под нарочито грубой вязкой шерстяных рукавичек скрывалось объемистое кольцо.

И всё-таки этим бренным миром правят чувства. Рядом с офисным центром «Скала» народ хлынул в автобус. Минуту назад пустовавший аквариум холодного стекла моментально заполнился пассажирами. Среди остальных были двое пацанов. Они карабкались по ступенькам, протискивались в салон, как могли и как не могли, но не на минуту не прекращали разговаривать. Беседа их настолько увлекла, что они невольно включились в раскачивающуюся общую людскую массу в автобусе, и прибились в удобный угол без малейших стараний. Я честно старалась вернуть своё внимание в мир тетралогии Мисимы, где вовсю шло сражение между здравым смыслом, логикой и чувствами по отношению к возможной реинкарнации человека, но взгляд настойчиво цеплялся за этих двоих. Тот, что был ростом поменьше, стянул капюшон, основательно заваленный снегом. Одним снеговиком в автобусе стало больше. Его приятель небрежно смахнул сугроб с его головы, улыбнулся уголком рта. Если бы я могла слышать их разговор, то непременно перенесла бы его сюда, но вся прелесть увиденного заключалась в том, как они смотрели друг на друга эти полтора часа поездки. Полунаклон головы, внимательный прищур с намёком на хитрость и искорку юмора, наклон назад, ловкое, замаскированное под торможение автобуса движение-наклон вперед – ещё пять сантиметров личного пространства достались смельчаку. От одного, мелкого, исходило спокойствие, почти равнодушие. Словно он знал, что в действительности происходит, но ничего не хотел предпринимать. Или только начинал догадываться. Его небольшой рост, нос с горбинкой, как у Анны Ахматовой, черные смоляные и жёстко вьющиеся волосы выдавали в нём еврея. Второй был коренастым русским «ванькой», такого раньше могли запросто принять за сына управляющего. До полноты образа не хватало только восьмиклинного картуза с козырьком из лакированной кожи. Он отчаянно пожирал «еврейского» мальчишку глазами.

Что же могло скрываться за подобным пренебрежением правилами приличия? На чём основывалась откровенная похоть во взгляде, это отчаянное желание обладать, заслужить, а не добиться?

Автобус неспешно пробирался по проспекту, украшенному гирляндами в цвет российского флага. Двое. Две единицы или всё-таки полноценная, самостоятельная пара? В начале зимы, в европейской рождественской суматохе мне пришлось также ввязнуть в пробку посреди вечера, с единственной разницей: автобус отапливался и напротив меня сидела девчушка с молодой бабушкой. От цифр слезились глаза, любопытные пассажиры внезапно закончились, поэтому я, скучая, уставилась в окно. А там… в соседнем лексусе мажорчики ждали, пока загорится зелёный. Они могли бы так и остаться незамеченными, если бы не одно «но». В атмосфере салона царило сплошное «дис», а не «кон». Всё было созвучно: одухотворенные, подуставшие лица, обезображенные интеллектом, которые так сильно контрастировали с одеждой. Водитель молча дожевывал погасший окурок, пассажир откинул голову в ушанке на низко опущенное сидение. Ремень безопасности перехватывал стеганую куртку с орнаментом из оленей и звезд, трикотажная рыжая ушанка практически сползла на пол. Прозвучал вопрос. Парень лениво повернулся к водителю только головой, обнажив белоснежную кожу, которая давно не видела солнечных лучей. В повороте ушанка упала, но уже никому до неё не было дела. В салоне повисло удобное, уютное молчание. Светофор дал зеленый свет, и в резком повороте они ушли на трассу, ведущую за черту города.

В сравнении этих воспоминаний и картин из недавнего прошлого, на свет является то очевидное, что было между ними: доверие. Тонкое, едва ощутимое для окружающих, скрывающееся в повисшей иллюминации салона автобуса или автомобиля. Доверие, которое своей непритязательностью и едва ли не серостью обыденности перекрывает весь радужный настрой откровенного разговора, лишенного этой материи.