Молчание автобуса, только что покинувшего свою базу, было наполнено знобящим холодом. В ледяных ажурных линиях морозных рисунков плыли разноцветные кляксы уличного освещения: оранжевые, синие, белые, зеленые. Иногда в протертых окошках мелькали салоны проезжающих мимо автомобилей.

Рядом со мной через пару остановок приютилась девушка, села на самый краешек драпового кресла, съёжилась и стала дожидаться кондуктора, сосредоточенно сжимая транспортную карту. Под нарочито грубой вязкой шерстяных рукавичек скрывалось объемистое кольцо.

И всё-таки этим бренным миром правят чувства. Рядом с офисным центром «Скала» народ хлынул в автобус. Минуту назад пустовавший аквариум холодного стекла моментально заполнился пассажирами. Среди остальных были двое пацанов. Они карабкались по ступенькам, протискивались в салон, как могли и как не могли, но не на минуту не прекращали разговаривать. Беседа их настолько увлекла, что они невольно включились в раскачивающуюся общую людскую массу в автобусе, и прибились в удобный угол без малейших стараний. Я честно старалась вернуть своё внимание в мир тетралогии Мисимы, где вовсю шло сражение между здравым смыслом, логикой и чувствами по отношению к возможной реинкарнации человека, но взгляд настойчиво цеплялся за этих двоих. Тот, что был ростом поменьше, стянул капюшон, основательно заваленный снегом. Одним снеговиком в автобусе стало больше. Его приятель небрежно смахнул сугроб с его головы, улыбнулся уголком рта. Если бы я могла слышать их разговор, то непременно перенесла бы его сюда, но вся прелесть увиденного заключалась в том, как они смотрели друг на друга эти полтора часа поездки. Полунаклон головы, внимательный прищур с намёком на хитрость и искорку юмора, наклон назад, ловкое, замаскированное под торможение автобуса движение-наклон вперед – ещё пять сантиметров личного пространства достались смельчаку. От одного, мелкого, исходило спокойствие, почти равнодушие. Словно он знал, что в действительности происходит, но ничего не хотел предпринимать. Или только начинал догадываться. Его небольшой рост, нос с горбинкой, как у Анны Ахматовой, черные смоляные и жёстко вьющиеся волосы выдавали в нём еврея. Второй был коренастым русским «ванькой», такого раньше могли запросто принять за сына управляющего. До полноты образа не хватало только восьмиклинного картуза с козырьком из лакированной кожи. Он отчаянно пожирал «еврейского» мальчишку глазами.

Что же могло скрываться за подобным пренебрежением правилами приличия? На чём основывалась откровенная похоть во взгляде, это отчаянное желание обладать, заслужить, а не добиться?

Автобус неспешно пробирался по проспекту, украшенному гирляндами в цвет российского флага. Двое. Две единицы или всё-таки полноценная, самостоятельная пара? В начале зимы, в европейской рождественской суматохе мне пришлось также ввязнуть в пробку посреди вечера, с единственной разницей: автобус отапливался и напротив меня сидела девчушка с молодой бабушкой. От цифр слезились глаза, любопытные пассажиры внезапно закончились, поэтому я, скучая, уставилась в окно. А там… в соседнем лексусе мажорчики ждали, пока загорится зелёный. Они могли бы так и остаться незамеченными, если бы не одно «но». В атмосфере салона царило сплошное «дис», а не «кон». Всё было созвучно: одухотворенные, подуставшие лица, обезображенные интеллектом, которые так сильно контрастировали с одеждой. Водитель молча дожевывал погасший окурок, пассажир откинул голову в ушанке на низко опущенное сидение. Ремень безопасности перехватывал стеганую куртку с орнаментом из оленей и звезд, трикотажная рыжая ушанка практически сползла на пол. Прозвучал вопрос. Парень лениво повернулся к водителю только головой, обнажив белоснежную кожу, которая давно не видела солнечных лучей. В повороте ушанка упала, но уже никому до неё не было дела. В салоне повисло удобное, уютное молчание. Светофор дал зеленый свет, и в резком повороте они ушли на трассу, ведущую за черту города.

В сравнении этих воспоминаний и картин из недавнего прошлого, на свет является то очевидное, что было между ними: доверие. Тонкое, едва ощутимое для окружающих, скрывающееся в повисшей иллюминации салона автобуса или автомобиля. Доверие, которое своей непритязательностью и едва ли не серостью обыденности перекрывает весь радужный настрой откровенного разговора, лишенного этой материи.