«Чем более я субъективен, тем больше я черпаю из колодца жизни»: Борис Аверин о феномене актуализированной памяти
Алексей Павперов
В эпоху кликового мышления, когда человек пресыщен ненужной информацией и ложными впечатлениями, он все чаще рискует стать жертвой размытия собственной личности. Филолог и историк СПбГУ Борис Валентинович Аверин рассказал «Теориям и практикам» о воспоминаниях как способе воссоздать собственную личность, недугах информационного общества и вольтовой дуге прошлого и настоящего.
Окунуться в океан лёгкой мудрости!Память — мертвый груз, но ее можно актуализировать
Мы забываем практически все, даже собственную жизнь — психологи утверждают, что мы помним из нее всего 5%. Существуют автобиографии, составленные в виде анкетных данных — кто вы такой, где вы учились и так далее. Если вы захотите написать такую автобиографию, у вас получится шесть листов, потом вы остановитесь. Потому что, если идти по горизонтали, пересказать свою жизнь нетрудно. А если по вертикали — очень трудно. Ведь в этом случае я должен вспомнить не номер школы, не имена учительниц, а то, когда я в первый раз ощутил красоту природы, когда я впервые понял какую-то книгу, когда я впервые почувствовал, что вот эта музыка на меня действует. Я должен вспомнить, когда я сделал первую подлость, воскресить минуты сильных переживаний, подробности отношений с близкими. И это невероятно трудно. И остановиться, погружаясь в такие вспоминания, невозможно. Обратите внимание, что все великие автобиографии великих писателей заканчиваются где-то на этапе молодости.
Напротив здания Академии художеств стоят сфинксы, и там написано — привезены из Фив в таком-то году, это XV век до нашей эры. Уже тогда создатели сфинксов прекрасно понимали, что мы состоим из плоти (тело льва), и сознания (человеческая голова). И между плотью и духом — сложнейшие взаимоотношения. Рассудок наш вспоминает события, но, кроме того, есть память сердца, обращенная к тому, что я когда-то переживал. Такая память — редкое явление. Чаще всего она не актуализируется, она — мертвый груз, но ее можно актуализировать.
«Чем более я субъективен, тем больше я черпаю из колодца жизни. Попытка родить в себе начало сознательное, духовное — это второе рождение».
Когда мы погружаемся в глубины своего духа, происходит совсем иное, чем когда мы пишем дневники и мемуары. Иногда одно с другим сочетается. Вот Герцен, лицо историческое, и он сам пишет историю — императоры, князья, журналы… Но в центре его истории все равно стоит измена жены. Оказывается, чем более я субъективен, тем больше я черпаю из колодца жизни. Попытка родить в себе начало сознательное, духовное — это второе рождение. И примеров тому много, они запечатлены в философии и литературе.
Мы знаем, что прошлое определяет настоящее. Но актуализированная память говорит об обратном. Я говорю, что настоящее определяет прошлое. Тот момент, который я сейчас переживаю, он вдруг совершенно другим светом освещает историю и мою прожитую жизнь. Настоящее открывает прошлое. Возникает явление вольтовой дуги, происходит соединение прошлого и настоящего. Еще студентом я читал «Жизнь Арсеньева» Бунина и прекрасно осознавал, что я этот роман не понимаю. Бунин пишет о младенческих воспоминаниях, воспоминаниях души — все это было для меня закрыто полностью. По Бунину, младенчество печально, потому что душа еще не до конца забыла, как до своего рождения испытывала блаженство. Бунин невероятно остро воспринимает жизнь, так, как не могут воспринимать большинство людей, которым бытие кажется монотонным, окрашенным в невыразительные серо-белые тона. А он воспринимал материальный мир с необычайной силой. У него бывали такие странные состояния сознания, когда он будто бы вспоминал не только свое настоящее, но еще и далекое прошлое за чертой собственного рождения. И когда он спросил о таких переживаниях Льва Толстого, тот ответил: я даже помню, как когда-то был козленком.
«Настоящее определяет прошлое. Тот момент, который я сейчас переживаю, он вдруг совершенно другим светом освещает историю и мою прожитую жизнь».
При этом есть люди, которые не учатся, не получают знания, а вспоминают их. Это факт, спорить с ним невозможно. Владимир Казимирович Шилейко, второй муж Анны Ахматовой, занимался Месопотамией, шумерами, древними, давно забытыми культурами. Поступив на восточный факультет, на третьем курсе он написал такую работу об ассиро-вавилонской культуре, что ее сразу же перевели на иностранные языки. За три года он начинает воспринимать культуру XV века до н.э. так глубоко, что его труды изучают специалисты, которые занимаются этим всю жизнь. И таких людей довольно много. Владимир Соловьев, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, частично — Блок. Они что-то такое вспоминают, на что многие люди тратят годы. Вячеслав Иванов сказал: «Мне кажется, что сейчас наступает новая мифологическая эпоха. И я один из первых людей, которые чувствуют это начало». Но это чувство дано человеку, способному погрузиться в глубокое прошлое.
Лев Николаевич Толстой тоже был фантастически образован. Когда он писал «критику догматического богословия», он изучил древнееврейский, а когда увлекся Гомером, изучил древнегреческий, и все это в возрасте глубоко за 50. А сколько языков знал Вячеслав Иванов — это немыслимо. Он изучал культ Диониса, который имел большое значение в древней Греции, но книгу написал о Дионисе и прадионисийстве. Мы и о самом культе не так много знаем — а он занят предысторией этого культа.
Берега вечности и забвения
Тема памяти — главная в мировой философии и религии тоже. Если вы возьмете Библию и откроете симфонию, в которой указано, где и сколько раз употребляется каждое слово, вы увидите, что в Библии 32 раза употребляется слово память в разном контексте. В целом — это память Бога обо мне и моя память о Боге. Но это Библия. А кроме нее существовало огромное количество культур, где тема памяти всегда была центральной, к примеру, божественный Платон. Есть всем известное, но не всеми понимаемое высказывание о том, что всякое знание есть воспоминание. Вы сразу скажете, что я не могу вспомнить таблицу Менделеева, я должен ее выучить. Но здесь имеется в виду знание, которое определяет наше бытие, его смысл, наше восприятие мира. Вот это знание нужно вспомнить. Перед тем, как воплотиться, душа пребывала там, где царят гармония, красота и блаженство. А когда она воплотилась, забыла это состояние. Мы забыли состояние блаженства, но оно нам все–таки ведомо. Когда я воспринимаю красоту природы, когда я люблю, когда я занимаюсь творчеством, я вдруг испытываю такое состояние, которое приближает меня к воспоминанию о том, что я знал извечно.
«Знание наследуется, и мой мозг несет в себе следы прежних восприятий, прежних существований. И вот это надо вспомнить».
У каждого из нас есть две вечности, одна — до рождения, а другая — после рождения. И можем ли мы проникнуть в за-бытие? Об этом думал Толстой, вслед за ним — Набоков, сказавший в «Других берегах»: «Колыбель качается над бездной…» Легко относятся к смерти либо верующие люди, либо полные атеисты. Но есть странные люди вроде Шекспира, которые задумываются, что будет сниться в смертном сне. Древние говорили, что философия существует исключительно для познания смерти.
С точки зрения физики и физиологии проникнуть в области за-бытия и пра-памяти мы, конечно, не можем. Но это если брать человека телесного, а если брать его сознание? Его можно определить как Tabula rasa — я родился и ничего не знаю, я как чистая доска, на которой пишут родители, общество, книжки и знания, которые я получаю. А может быть, знание наследуется, и мой мозг несет в себе следы прежних восприятий, прежних существований. И вот это надо вспомнить. Не про это ли греки говорят: «Познай самого себя»?
Как актуализировать память?
Почему наша память не живет, почему она так пассивна? Потому что мы погружены в реальную жизнь. У нас такое количество дел, и сделать их так необходимо, что заглянуть внутрь себя просто некогда. Мы очень любим общение, и сейчас оно становится беспрерывным. В таких условиях я ничего о себе не вспомню. Но отправьтесь, например, путешествовать в одиночку, и вы увидите, как появляется некоторая событийная сетка, причем очень необычная.
Умение быть наедине с собой, это очень важно. Также важно, как и услышать другого человека. Люди редко вступают в настоящий диалог, чаще каждый говорит о своем. Нужно выйти из этого замкнутого состояния. Но услышать другого, услышать мир, услышать искусство и природу — это способность, которая мало кому дана. Если хочешь ее получить, немного отойди от тех бесконечных забот, в которые ты погружен. Победи в себе отрицательные, негативные эмоции. Ведь даже простая попытка победить негативную эмоцию — это уже погружение внутрь себя. И если я не могу возлюбить врага своего, то могу хотя бы забыть его. Могу не испытывать к нему отрицательных эмоций. Это нелегко, но возможно.
«Если я не могу возлюбить врага своего, то могу хотя бы забыть его. Могу не испытывать к нему отрицательных эмоций. Это нелегко, но возможно».
Цифровая память, цифровая техника — это огромный прогресс, и я не собираюсь умалять достоинства прогресса. А теперь приведу пример из Островского. Феклуша в «Грозе» говорит: «Я видела паровоз, это дьявол. Я даже ноги видела». Казалось бы, Феклуша глупая странница, что с нее взять? Но теперь вспомните, как часто яркие трагические события, описанные в русской литературе, происходят на железной дороге. «Анна Каренина» или стихотворение Блока. Феклуша, оказывается, что-то чувствует. Начав строить железные дороги, мы резко увеличили скорость перемещения и до сих пор продолжаем всеми способами ее увеличивать. Во главе идеи прогресса стала идея скорости.
Теперь представьте себе, как делалась фотография. XIX век, богатый, образованный человек, покупает сложнейшую аппаратуру, знает химию, фотографирует. Он занимается кадрированием, экспозицией, работает с освещением. Теперь мы можем сделать тысячу фотографий за одну минуту, и 99% этой информации будет никому не нужно. У меня не смыкается эта фотография с моим прошлым. Фауст у Гете первым делом просит Мефистофеля показать ему все страны, которые ему интересны — одним разом. Это Гете предугадывает наши с вами времена. Огромное множество фотографий только утомляет мой и без того утомленный рассудок. Знаете, сколько книг было в библиотеке у Пертарки? 26 книг, они были рукописными. Во всяком прогрессе — огромный регресс, и никогда прогресса не бывает без потерь. Туристы подходят к храму и начинают фотографировать. Они сделали снимки и ушли, даже не задумавшись, что это возвышается перед ними. Сознание современного человека превратилось в огромный резервуар, до предела насытилось сведениями, которые мы все продолжаем поглощать и поглощать. Фантастический прогресс ведет к чудовищному регрессу сознания. Информация вытесняет память.