Опера была прекрасна, как никогда. Наперекор всем официозным поздравлениям, которые прозвучали со сцены и до этого, артисты на сцене были исполнены трагизма и драмы, они страдали и жили настоящими победами и свершениями, ранеными и убитыми, награбленными богатствами и обильными жертвоприношениями. Надо же, они были так близки к настоящей жизни.

В глазурованной обстановке фойе толпились и переглядывались потные люди: взмыленные от волнения мужчины, и женщины с макияжем, потёкшим от спёртого воздуха холла и первых серьёзных весенних лучей. Зал гудел и плавился едным сонмом голосов. В этом мареве островками благонадёжности маячили смотрительницы в строгих бордовых костюмах. Жестоко налаченные кудри не сдавались и двигались в унисон со своими стареющими обладательницами.

Два часа прошли как пятнадцать минут, я моментально вычеркнула из памяти всю логорейную часть начальства, и впилась глазами в артистов и захватывающие дух декорации. Дочь царя была с лазурно-синими волосами и дерзка в меру своего статуса, такая безобразно красивая и не знающая пощады женщина в зените своей славы. И царь с лицом, перемазанным желтой краской. И нелепый жрец в остатках искусственных шкур. «Боже, царя храни» на римский манер.

После оперы удалось быстро собраться и пойти на открытие другого мероприятия. Всё свелось к тому, что мы проболтались за пирогами и чаем весь вечер, пропустили само открытие, пропустили элементы интерактива, ну и пусть. Упоённая беседами и чаем, накормленная баснями и пирогами, я на радостных нотах полетела, окрылённая эмоциями, домой. Королёк, птичка певчая, ёпта.

Пока в квадратном старинном кабинете лились выхолощенные разговоры о сложностях реализации замудренного проекта, я сидела и думала, как было бы неплохо посмотреть другими глазами на автора этого проекта. Ведь Андрей миролюбивый, скромный, интеллигентный в меру своих сил и способностей человек. Светлый, ну почти ангелок, особенно, когда спит зубами к стенке. Я смеялась над такими внутренними сравнениями, и смотрела на кофейный полумесяц, оседавший с завидным постоянством на дне чашки. Что ж, когда-нибудь и я полностью обернусь в подлунный мир, и тогда я буду отдавать далеко не желтым и даже не белым. Если вообще буду отбрасывать тень. Как я не люблю концентрироваться и проявляться.

На остановке столкнулась с Игорем. Вот засада, только его не хватало.

- А я тебя сразу заметил, ещё издалека, когда ты шла. – Ну, да. Шла, понятно. И что дальше?

Попыталась поговорить, но разговор получился скомканным и настолько натянутым, что впору было брать лезвие и резать истончившуюся бумагу. Он хорошо выглядит, глаза блестят глянцевым карим. И внутри совсем пусто, такой лёгкий, воздушный, и искусственный, как современное шампанское. Фу, гадость. Рядом с ним стоял молодой человек, который всё норовил вернуть его обратно на остановку. Он сосредоточенно смотрел в даль, и когда наконец подъехал автобус (с которым и я могла бы добраться до дома), он буквально нарычал на него «Иди сюда!». Ага, отношения по типу «заботливый хозяин – тупая вещь, о которой надо заботиться». Славно, если они вместе, или, того хуже, что тот мальчишка тоже, как и я, в глубине души надеется, что однажды его заметят. Заметят, оценят, примут в тёплое кольцо объятий раз и навсегда. Хех, мечтать не вредно. Когда Игорь узнал, что я разошлась со своим благоверным, у него пару секунд в голове крутились шестерёнки, потом до него дошло, а потом он просиял.

- Ты же есть в контакте? – Отрицательный кивок головой.
- Фейсбук?
- Тоже нет.
- Мда. Социальные сети такие социальные. – Он был не на шутку растерян. Просто не знал, что публичности мне и на работе хватает с головой. И уже занося ногу на ступеньку автобуса, он выкрикнул «Я тебя найду! Я тебя обязательно найду». Кто-нибудь, объясните мне, почему в этот момент в моей душе ничего не шевельнулось, а сердце даже не дрогнуло?! Я смотрела сквозь него, и внутри не звенела ни одна эмоциональная струна. Ну же, смотри, красивый молодой человек хочет за тебя зацепиться, почему ты стоишь и не протянешь ему руку? Наверное, потому что он всё это время хорошо жил без меня, и дальше также хорошо поживёт. И тоже без меня.

Ехала домой, и нервно улыбалась своему отражению в зеркале. Ещё бы, не каждый день определяешь для себя, что есть что попало – не годится. И пофигу, что этот человек с разной периодичностью стремился втесаться в доверие. До фонаря, фиолетово, безразлично. Зато потом, сидя уткнувшись в окно в обеденный перерыв, можно было представить себе, на что это было бы похоже. Если вдруг сложилось бы – чёртово сослагательное наклонение. Я сижу смирно, и меня прошивает током от макушки до пят. Можно сколько угодно сочинять, как бы оно было: вот он красивый и высокий рядом с тобой идёт по улице, а ты шагаешь свободно на шпильках; он подаёт руку в транспорте, но не в беде; он жеманничает и говорит, что сегодня ты неважно выглядишь (чит. не позорь меня своими синяками под глазами, женщина). Одним словом «Дорогая, мне сегодня нечего надеть!». Так.

Так я сидела минут пять, взвешивая и раскачивая в себе хоть какие-то эмоции, связанные со вчерашней встречей. Нет, тишина и полный штиль. И только после, часам к четырём накрыло вот этой мерзотной волной «любить нельзя, использовать». Ну что за сучья порода такая, а…

Толкнула качели чувств по отношению к моей карманной радости, в душе всё счастливо отозвалось, заныло, заскрипело и потянулось корявыми еловыми лапами к нему. С разворота, в неторопливой неге утренних потягиваний, вытянуться вдоль, а потом с чувством собственника решительно и безапелляционно обхватить руками и ногами – моё, попался, не отдам. И когда отзываются тебе утробным сытым урчанием.

Благодарна. Тебе я благодарна, за то, что ты есть. За то, какие болезненно-счастливые потоки ты во мне будишь, за то, какой счастливой я себя ощущаю в те минуты, когда остаюсь наедине со своими мечтами, в которых мы непременно вместе. Мечты и цепи у меня никто никогда не отнимет – не посмеют, не смогут.

Как ежедневное страшное напоминание, как незаживающая ссадина – пустая остановка у моего дома, где я однажды тебя увидела вечером. На пустой остановке стоял ты и счастливо смотрел куда-то вдаль. Я тогда не смогла сложить 1 и 1, и понять, что ты был настолько рад видеть меня: измордованную работой и на переднем сидении чужой машины. Я не устану себя корить за ленность, и за то, как я не вернулась к тебе на остановку, и не повесилась на шее, плевав на все эти замши-шпильки-усталость, да и вообще пожёванный вид. Ведь и не в таком состоянии меня видел. Нет, я развернулась и потопала домой, учуяв нытьё сердца «Нет, не надо, не надо».

Зато в мечтах всегда можно вернуться на эту остановку, швырнуть на скамью тяжелый ноутбук и сумку, и со счастливой и лёгкой душой повеситься на тебе. Радость-то какая. Честное слово. Честное пионерское, потому что пионеркой никогда не была. И висеть, сначала хохоча «Вот ты и попался!», а потом хохот незаметно переходит в очищающие слёзы – я так соскучилась, так соскучилась, ты не представляешь, как…

Мне будет больно ещё не раз и не два, за то, с какой ювелирной вежливостью ты меня отправил куда подальше с моими чистосердечными. Хороший ты мужик, Оксана! Класс. Какая молодец, что когда слова были нужны, ты молчала. Зато впервые в жизни, ты получила честную оценку. Нет, даже не двойку. Тебе поставили ноль, как женщине. Радуйся, как можешь и как хочешь. И живи с этим.

Живу.

Каждый день.

И всё чаще заставляю себя выбирать между жизнью и смертью – первую.

Единственную.

Жизнь.

Чтобы питаться скромной, жалкой надеждой на встречу в городе-миллионнике.

Но я живу. Потому что…

Да благословят Боги тот день, когда на пороге нашего кабинета появился этот молодой человек с пристальным, цепким взглядом. На нём тогда ещё не было маски, не было хитро сощуренных глаз, линии обороны тоже не было.

Когда-то.

Давным-давно, в тридевятом царстве, в тридесятом королевстве жили-были счастливые король с королевой, и была у них волшебница-дочка, красавица, да знатная мастерица…