С самого утра (а утро началось у меня в полпятого и не минутой позднее) настроение примерно такое: "Пока сам не напишешь - читать нечего!". И опять сеанс стенолазания в условиях рабочего кабинета. Ползком по стенам на второй этаж, ближе к крыше и смотровой площадке на город, где прорва свежего воздуха и ритмика трамвайных колёс так славно сочетаются.
У дальнейшего сюжета событий уже не один фингал за время его существования, но он продолжает кочевать из рассказа в рассказ, из повести - в поэму, а оттуда - в экранизацию романа по мотивам...
Нина Леандровна настоятельно мне рекомендует поберечь спину и переставить стол от окна. Я рассеянно киваю головой, соглашаюсь и даже запоминаю обрывок "Тумбочку можно будет к зеркалу подвинуть ближе". Вспоминается сон, в котором был обшитый листами жести мост, я на нём стою и слушаю не свою коллегу, а шумливую воду с запруды: она валами катится вниз, пенится, шипит немного уязвлённо - её вытеснил новый поток. Зато у самого берега, где чернозём напополам с розовой глиной, вода изумительно чистая, свежая, прозрачная и заметен каждый камушек. Середина весны, тёплый ветер, за забором плотины находится территория детского оздоровительного лагеря. Туда отправляют не по желанию, а по "приказу партии", как в плохом анекдоте. Среди блюстителей местного порядка своё расписание "вылетов" на вражескую территорию с последующими карательными мерами. Всё работает по принципу "кто не спрятался - я не виноват". За соблюдением правил следят такие же беспокойные отпрыски, только стажа пребывания на этой "зоне" у них на год или два больше. Выходить к плотине запрещено. А разрешения просить у администрации никто ещё не догадался. Поэтому...
- Рыся! Рыська! - где-то на уровне глаз мелькает локоть её затёртого зелёного свитера, а затем и крашеный рыжий хвост. - Рыська, да погоди ты!
Моя зоркая провожатая обиженно несётся вверх по земляной насыпи, только края ребристых подошв видны. Она теряет скорость, пытается не соскользнуть вниз по талой весенней земле. Комья земли и сухие ветки летят вниз, мне под руки. Лишь бы успеть, лишь бы она шагнуть за ворота со свежим доносом на меня не успела.
- Рыся!
- Да отстань ты!
- Не могу!
- Не может она! А кто обещал с собой на плотину брать? Это она может, а позвать Рысакову она не может!
- Ты на дежурстве была, до тебя, как до небес, не достучаться. Пока ты все окна в корпусах обсмотришь, пока все шкафчики выпотрошишь! Вечность пройдёт и Солнце сядет. А вечером здесь холодно...
Драгоценная Рысакова уже никуда не бежит и не вырывается. Только насупилась ещё больше, сверкает грозными карими глазами и руки крест-накрест. Закрылась. Ждёт: ещё объяснений, ещё оправданий, просто ждёт...
В лагерь возвращаемся под руку. Она демонстративно сжимает ладонь и гневно фыркает, глядя на прижавшихся к барачным стенам детей. Щурит глаза, внимательно осматривая их внешний вид. И только я замечаю вот эти два тонких лучика и её век: Рыська улыбается.